Да, разумеется- наушники сломались перед отъездом и при полном отсутствии денег. Я-то была уверена в том, что они все же дотянут до Калуги и полетят уже там)Знаете, у Sennheiserов очешуительный звук, но у меня в жизни так быстро наушники не разлетались! Это третьи зенхайзеры за год. Извините, одни заменили по гарантии, на остальных двух перетерся провод у основания входа. Буквально лопнул и все. И Кобзарь его знает, почему.
Пила кофе.Много. Чашки четыре. Было вкусно, а теперь колбасит. Что же, настало время для курсовика?)
В последнее время периодически меня переклинивает. Мне кажется, я совершенно точно помню, как сделала то и то. А в итоге оказывается- я мысленно, мать вашу, это сделала, а на самом деле- нет. Но обычно по мелочам. И уже ставшее традиционным "Я что, сказала это вслух??" Наверное, стоит больше спать. Это я к чему, собственно. Отправила тут на днях ответ девушке, утром сегодня открыла контакт- в исходящих сообщения нет. Следовательно, оно было только в моей голове. Правда, есть этому еще одно более просто объяснение, а именно- пора менять авангард на другого провайдера, потому что сеть тупит со страшной силой.
В данный момент- почему-то почти ко всем представителям человечества. Кажется, из социофоба я все же потихоньку становлюсь социопатом. Высокоактивным, черт возьми! Такой, мать ее, высокой активности я что-то ранее не припомню!И как мне найти квартиру, сделать интервью, сделать презентацию, сходить на немецкий и сделать еще сотни полторы неверояно полезных и, безусловно, очень нужных вещей меньше чем за сутки?! Нет, не достаточно было долбить несколько часов гребанный лед, измазаться в мазуте и машинном масле, разобрать мебель и книги, конечно, недостаточно.
Парк я знаю давно и люблю с нашего знакомства. Заснеженные Дубки и минус один- что может быть лучше для того, чтобы вспомнить о беговых лыжах? С тех пор, как я последний раз каталась, много времени прошло. И дело не только в забытых навыках. Первые двадцать минут катания мои руки орали что-то нереально матерное. Думала, брощу все к чертям и уйду домой,напьюсь обезболивающих. Съехала с горки, остановилась и внезапоно решила: пять километров все равно пройду несмотря ни на что. Метр за метром, разрабатывала плечи. И знаете, на середине трассы боль ушла. Вообще. Так хорошо рукам не было давно. Собственно, как будто с ними вообще никаких проблем нет. Главное- идти вперед и не сдаваться, никогда не сдаваться. А Форест Гамп по возвращению домой пришелся на настроение как нельзя лучше. Мы завтра снова пойдем на лыжах, думаю, буду брать семь километров.
And I know you're in this room I'm sure I heard you sigh Floating in between Where our worlds collide
Scares the hell out of me And the end is all I can see And it scares the hell out of me And the end is all I can see
And I know the moment's near And there's nothing you can do Look through a faithless eye Are you afraid to die?
It scares the hell out of me And the end is all I can see And it scares the hell out of me And the end is all I can see
На самом деле, название ее всегда пугает меня до мурашек по коже. Обреченная песня с периодическим переходом в мажор, гимновый вариант. Не могу сказать, что большой ее поклонник, не совсем нравится мелодия, кроме начала. Мне вставать в семь с копейками и непонятно, что делать дальше. Я одна дома и меня параноит. Не работает сканер, а значит, не будет сегодня Верки в цветном-компьютерном варианте.
Что-то вроде "Методы привлечения внимания(слишком просто, тут должен быть умный термин, который я забыла) в специализированной программе островной журналистики на примере программы Top Gear"
У меня специфическое чувство юмора, но согласитесь, это как минимум, клево -защитить дипломную! работу по Топ Гиру)))) Ну, разумеется, если я найду руководителя по Великобритании(ха-ха, варианты?) и он/она согласится на такую специфику. Нет, ну не по всякой же заумной, социально-осрой, наполненной политикой и экономикой, пафосной и несмешной штуке работать год? Должно же быть интересно! И научно, так что психфак ждет меня на свои лекции, да, психфак? Я тут как бы университет скоро заканчиваю. Год с третью остался. Ужас. Но это будет такая хорошая шутка)
Как иногда бывает приятно в час ночи посмотреть топ гир) Все же Кларксон как ведущий меня радует неимоверно))) А в гостях в последнем выпуске Мэт Смит)
Долетела. Он невозможно прекрасен.Это смесь Праги и Лондона,и завтра мы будем знакомиться ближе.Пока что смушает только французскийНо гуляла всего ничего,пока рано делать выводы. И все же- да,может,я найду,что ищу-здесь.
Купила фотоаппарат на первые заработанные честным трудом деньги Так что теперь учусь снимать. Да, я знаю, завтра рано утром мы уезжаем, а у меня не собраны сумки и не сделано в этом направлении ни единого шага. Но я все же досмотрю вот эту серию Доктора. Ну честно, последнюю на сегодня. Или предпоследнюю. Совершенно нет предчувствия путешествия. Странно. Обычно это легкий зуд в ногах и общая нервозность. Паникообразований от мамы хватает, правда. Кот уснул клубочком, пойду распутывать.
Знатоки, закончившие музыкальную школу, рассказали, что из моего "списка Вагнера" собственно произведений, написанных Вагнером, скорее всего, меньше половины и интернет меня водил за нос. Просто они не уверены, но вроде что-то из этого написал Ян Тирсен как саундтрек к Амели, а что-то- еще какие-то композиторы. Амели смотрела давно, и честное слово, мне казалось, там только аккордеон и скрипки, что-то улично- легкое. Но, конечно, чтобы сказать точно, стоит пересмотреть.
А если честно, то все равно, кто написал эту музыку. Просто хорошо вот так лежать, слушать ее и наслаждаться ей.
Терпение, друзья мои- это наше все. Оно вырабатывается годами, и уровень терпения в крови сродне уровню антител. Раздражение- всего лишь ослабленный вирус, вакцина, которая укрепляет наше терпение. Ты спокойна. Ты абсолютно, мать твою, спокойна.
Многоточия-раздражают. Уничтожаю везде- в стихах, рассказах, в письмах, в окружении. Недосказанности и без них хватает. Рубленные, короткие фразы-рубленное, короткое, фрагментарное время. Наше время. Оно похоже на мозаику- одинаковые квадратные кусочки стекла., но такие разные- глянцевые, матовые, зеленые, синие-любые. Вместе- калледоскоп. И из них так долго, сложно, о так интересно собирать картинку, которая у тебя в голове- без чертежей. потому что так не скучно. Вопрос состоит в том, ты ли собираешь мозаику?
Через две недели мне стукнет двадцатник. И это- самый неубедительный аргумент. Мы почти всю свою жизнь тратим на ожидание. Поступить в школу-закончить школу- поступить в универ- сессия- сдать сессию-практика. Можно продолжать до бесконечности. Момент, которого ждешь- слишком короткий и чаще всего приносит только "И это что, все?" молнией по башке. Но по-другому не получается. Может, и не нужно. Может, главное- посмотреть на это с другой точки зрения. От получения знаний я уже научилась получать удовольствие. Теперь меня клинит, потому что на практике эти знания никому не нужны, в общем-то. Но радость от этого никуда не девается. И в этом- концентрированный смысл того, что я делаю.
А еще-нужно найти работу. Пойти учиться играть. И вообще, занять мозг- потому что немецкий с его словамиводнословокоторыехренпрочитаешь- это забавно, но недостаточно. И скучно.
О, кажется, успокоилась. Главное- не забыть об абсолютной индифферентности к замечаниями. Когда я научилась говорить "нет" близким людям, им всем, почему-то, это совершенно не понравилось. Возможно, потому что это случилось не в пять лет, а в семнадцать.
Я знаю взгляды Вагнера, я знаю биографию Бродского. Они не совместимы, и все же для меня, живущей после того, как жили они, стихи одного так перекликаются с музыкой другого. Самая зимняя Вагнеровская вещь для меня- Das Leben- жизнь. Почему- понятия не имею. Как и то, почему она так ложится на осеннее "Она надевает чулки..." и "Джон Донн уснул" Я читаю в пустой квартире стихи Бродского вслух под Вагнера. Джон Донн, Жизнь, Торжество(которое Hochzeit
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг. Уснули стены, пол, постель, картины, уснули стол, ковры, засовы, крюк, весь гардероб, буфет, свеча, гардины. Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы, хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда, ночник, белье, шкафы, стекло, часы, ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду. Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье, среди бумаг, в столе, в готовой речи, в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле остывшего камина, в каждой вещи. В камзоле, башмаках, в чулках, в тенях, за зеркалом, в кровати, в спинке стула, опять в тазу, в распятьях, в простынях, в метле у входа, в туфлях. Все уснуло. Уснуло все. Окно. И снег в окне. Соседней крыши белый скат. Как скатерть ее конек. И весь квартал во сне, разрезанный оконной рамой насмерть. Уснули арки, стены, окна, все. Булыжники, торцы, решетки, клумбы. Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо... Ограды, украшенья, цепи, тумбы. Уснули двери, кольца, ручки, крюк, замки, засовы, их ключи, запоры. Нигде не слышен шепот, шорох, стук. Лишь снег скрипит. Все спит. Рассвет не скоро. Уснули тюрьмы, за'мки. Спят весы средь рыбной лавки. Спят свиные туши. Дома, задворки. Спят цепные псы. В подвалах кошки спят, торчат их уши. Спят мыши, люди. Лондон крепко спит. Спит парусник в порту. Вода со снегом под кузовом его во сне сипит, сливаясь вдалеке с уснувшим небом. Джон Донн уснул. И море вместе с ним. И берег меловой уснул над морем. Весь остров спит, объятый сном одним. И каждый сад закрыт тройным запором. Спят клены, сосны, грабы, пихты, ель. Спят склоны гор, ручьи на склонах, тропы. Лисицы, волк. Залез медведь в постель. Наносит снег у входов нор сугробы. И птицы спят. Не слышно пенья их. Вороний крик не слышен, ночь, совиный не слышен смех. Простор английский тих. Звезда сверкает. Мышь идет с повинной. Уснуло все. Лежат в своих гробах все мертвецы. Спокойно спят. В кроватях живые спят в морях своих рубах. По одиночке. Крепко. Спят в объятьях. Уснуло все. Спят реки, горы, лес. Спят звери, птицы, мертвый мир, живое. Лишь белый снег летит с ночных небес. Но спят и там, у всех над головою. Спят ангелы. Тревожный мир забыт во сне святыми -- к их стыду святому. Геенна спит и Рай прекрасный спит. Никто не выйдет в этот час из дому. Господь уснул. Земля сейчас чужда. Глаза не видят, слух не внемлет боле. И дьявол спит. И вместе с ним вражда заснула на снегу в английском поле. Спят всадники. Архангел спит с трубой. И кони спят, во сне качаясь плавно. И херувимы все -- одной толпой, обнявшись, спят под сводом церкви Павла. Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи. Все образы, все рифмы. Сильных, слабых найти нельзя. Порок, тоска, грехи, равно тихи, лежат в своих силлабах. И каждый стих с другим, как близкий брат, хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься. Но каждый так далек от райских врат, так беден, густ, так чист, что в них -- единство. Все строки спят. Спит ямбов строгий свод. Хореи спят, как стражи, слева, справа. И спит виденье в них летейских вод. И крепко спит за ним другое -- слава. Спят беды все. Страданья крепко спят. Пороки спят. Добро со злом обнялось. Пророки спят. Белесый снегопад в пространстве ищет черных пятен малость. Уснуло все. Спят крепко толпы книг. Спят реки слов, покрыты льдом забвенья. Спят речи все, со всею правдой в них. Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья. Все крепко спят: святые, дьявол, Бог. Их слуги злые. Их друзья. Их дети. И только снег шуршит во тьме дорог. И больше звуков нет на целом свете.
Но чу! Ты слышишь -- там, в холодной тьме, там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе. Там кто-то предоставлен всей зиме. И плачет он. Там кто-то есть во мраке. Так тонок голос. Тонок, впрямь игла. А нити нет... И он так одиноко плывет в снегу. Повсюду холод, мгла... Сшивая ночь с рассветом... Так высоко! "Кто ж там рыдает? Ты ли, ангел мой, возврата ждешь, под снегом ждешь, как лета, любви моей?.. Во тьме идешь домой. Не ты ль кричишь во мраке?" -- Нет ответа. "Не вы ль там, херувимы? Грустный хор напомнило мне этих слез звучанье. Не вы ль решились спящий мой собор покинуть вдруг? Не вы ль? Не вы ль?" -- Молчанье. "Не ты ли, Павел? Правда, голос твой уж слишком огрублен суровой речью. Не ты ль поник во тьме седой главой и плачешь там?" -- Но тишь летит навстречу. "Не та ль во тьме прикрыла взор рука, которая повсюду здесь маячит? Не ты ль, Господь? Пусть мысль моя дика, но слишком уж высокий голос плачет". Молчанье. Тишь. -- "Не ты ли, Гавриил, подул в трубу, а кто-то громко лает? Но что ж лишь я один глаза открыл, а всадники своих коней седлают. Все крепко спит. В объятьях крепкой тьмы. А гончие уж мчат с небес толпою. Не ты ли, Гавриил, среди зимы рыдаешь тут, один, впотьмах, с трубою?"
"Нет, это я, твоя душа, Джон Донн. Здесь я одна скорблю в небесной выси о том, что создала своим трудом тяжелые, как цепи, чувства, мысли. Ты с этим грузом мог вершить полет среди страстей, среди грехов, и выше. Ты птицей был и видел свой народ повсюду, весь, взлетал над скатом крыши. Ты видел все моря, весь дальний край. И Ад ты зрел -- в себе, а после -- в яви. Ты видел также явно светлый Рай в печальнейшей -- из всех страстей -- оправе. Ты видел: жизнь, она как остров твой. И с Океаном этим ты встречался: со всех сторон лишь тьма, лишь тьма и вой. Ты Бога облетел и вспять помчался. Но этот груз тебя не пустит ввысь, откуда этот мир -- лишь сотня башен да ленты рек, и где, при взгляде вниз, сей страшный суд совсем не страшен. И климат там недвижен, в той стране. Откуда все, как сон больной в истоме. Господь оттуда -- только свет в окне туманной ночью в самом дальнем доме. Поля бывают. Их не пашет плуг. Года не пашет. И века не пашет. Одни леса стоят стеной вокруг, а только дождь в траве огромной пляшет. Тот первый дровосек, чей тощий конь вбежит туда, плутая в страхе чащей, на сосну взлезши, вдруг узрит огонь в своей долине, там, вдали лежащей. Все, все вдали. А здесь неясный край. Спокойный взгляд скользит по дальним крышам. Здесь так светло. Не слышен псиный лай. И колокольный звон совсем не слышен. И он поймет, что все -- вдали. К лесам он лошадь повернет движеньем резким. И тотчас вожжи, сани, ночь, он сам и бедный конь -- все станет сном библейским. Ну, вот я плачу, плачу, нет пути. Вернуться суждено мне в эти камни. Нельзя прийти туда мне во плоти. Лишь мертвой суждено взлететь туда мне. Да, да, одной. Забыв тебя, мой свет, в сырой земле, забыв навек, на муку бесплодного желанья плыть вослед, чтоб сшить своею плотью, сшить разлуку. Но чу! пока я плачем твой ночлег смущаю здесь, -- летит во тьму, не тает, разлуку нашу здесь сшивая, снег, и взад-вперед игла, игла летает. Не я рыдаю -- плачешь ты, Джон Донн. Лежишь один, и спит в шкафах посуда, покуда снег летит на спящий дом, покуда снег летит во тьму оттуда".
Подобье птиц, он спит в своем гнезде, свой чистый путь и жажду жизни лучшей раз навсегда доверив той звезде, которая сейчас закрыта тучей. Подобье птиц. Душа его чиста, а светский путь, хотя, должно быть, грешен, естественней вороньего гнезда над серою толпой пустых скворешен. Подобье птиц, и он проснется днем. Сейчас -- лежит под покрывалом белым, покуда сшито снегом, сшито сном пространство меж душой и спящим телом. Уснуло все. Но ждут еще конца два-три стиха и скалят рот щербато, что светская любовь -- лишь долг певца, духовная любовь -- лишь плоть аббата. На чье бы колесо сих вод не лить, оно все тот же хлеб на свете мелет. Ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит? Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет. Со всех концов. Уйдет. Вернется снова. Еще рывок! И только небосвод во мраке иногда берет иглу портного. Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь. Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло. Того гляди и выглянет из туч Звезда, что столько лет твой мир хранила.
-Она когда-нибудь перестанет ныть? Боже, не могу больше. -Перестанет, перестанет. После того, как траванется мышьяком. -Да поскорей бы! -Не надейся. До конца тебе осталось страниц сто с лишним. -Печалька.
Она ноет и ноет, ноет и ноет! Она похотливая баба, и почему-то мне ее не жаль. Ибо сама виновата. Мы не поладили с Флобером. Боги, и еще три четверти списка не прочитано! Печаль. Вселенская. А если остатки в таком же духе- то масштабы возрастания печали будут иметь прогрессивный характер, ага. Печечеркнутым-прочитано. А темным- в процессе. Ну твою мать, за неделю надо справиться!
ГОФМАН. Золотой горшок. Крошка Цахес. Житейские воззрения кота Мурра. БАЙРОН. Корсар. Каин. Дон Жуан. ВАЛЬТЕР СКОТТ. Айвенго. ВИКТОР ГЮГО. Собор Парижской Богоматери. ЭДГАР ПО. Ворон. Колокола. СТЕНДАЛЬ. Красное и черное. БАЛЬЗАК. Шагреневая кожа. Гобсек. Отец Горио. ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС. Домби и сын. УИЛЬЯМ ТЕККЕРЕЙ. Ярмарка тщеславия. ГЮСТАВ ФЛОБЕР. Госпожа Бовари. ЭМИЛЬ ЗОЛЯ. Жерминаль. ШАРЛЬ БОДЛЕР. Цветы зла (избранные стихотворения). ПОЛЬ ВЕРЛЕН. Романсы без слов (избранные стихотворения). АРТЮР РЕМБО. Пьяный корабль. Офелия. Гласные. ХЕНРИК ИБСЕН. Кукольный дом. ОСКАР УАЙЛЬД. Портрет Дориана Грея.
Среди множества умных и не очень мыслей,гудящих традиционно в конце дня в моей голове,особенно выделяется одна. Есть хочу. Внезапно.о_О Хотя...Наверное,все же не стоило ограничиваться тарелкой супа,запеканкой и яблоком за день. Спать,ежик,спать.хватит маяться снова всякими бессоницами. Сама виновата.
Я пою на октаву выше- мне не вытянуть, с моим-то диапозоном>< А плевать. Потому что больше действительно ничто другое не имеет значения. На самом деле, это очень страшная песня, которая пробирает до костей. Она под кожей, и если ее выцарапать, то будет больно. А боль я не люблю. Очень злая ты, Химмель. Особенно такая. Лучше тебе не видеть близких- рычишь, кусаешься, а потом совесть твоя загрызет тебя. Идеалов не существует, так что темное наше надо спрятать и уничтожить в себе, самим. Это та война, в которой никто не поможет. Действительно, не залезут же тебе в голову?Ха-ха. Ничего. ничего. это нервное Пой. Пой так, чтобы разрывало. Кажется, мне нужно найти еще одну свою книгу. Я не хочу перечитывать Баха. Это не его время. Тебе нужно проснуться.
Эта осень забрала слишком многое. И вместе с тем, я все равно не перестала ее любить. Потому что она никуда не уходит. Декабрь? Это какой такой декабрь? У меня осень, слышите! Опять гребанные сопли. Кыш-кыш-кыш!!!
Мурашки решили, что им со мной хорошо. Они уютно поселились на коже в десять тридцать утра. Периодически пробирает на дрожь, причем если в начале я решила, что причина этого- моя подруга, с которой гуляли часа четыре по городу, и еще пару часов провели дома, то потом, когда она ушла и это все продолжилось, причину найти было уже сложновато. Снова живу за долбанным стеклом. Будем бить, бить, пока оно не разлетится. Страшно от того, что даже когда разобью- осколки полетят на меня. Я достаточно спокойно отношусь к чужим ранам и болезням. Прилично об этом знаю, и могу помочь. Опыта хватает,и это, как выяснилось, ощущаю не только я- даже на летней практике играла роль "врача группы". "Химмель, у меня температура"," ой, а у нас А. плохо, он кажись, траванулся", "Я что-то кашляю, не порекомендуешь?..", "Ой, я порезалась!" "Парацетомон, это тепловой удар, держи таблетки, полоскай горло содой и ромашкой, ничего, иди сюда, щас обработаем, где-то у меня были пластыри и бинты". "Тебе надо быть врачом". Нет. Потому что не могу видеть все это на себе. Мне не по себе от порезов и разбитых коленей, от болезней и всего прочего, когда это мое. Здравствуй, стеклышко. Как относишься к бензопиле "Дружба"? Ах да, паранойя. Мы и с тобой дружим, да, дорогая? Люди, люди, люди вокруг. Я трусиха ведь на самом деле. В определенный момент лимит "могу-прикасаться-к-людям-и-нормально-это-переносить-и-даже-изредко-получать-удовольствие" заканчивается. Меня колбасит от того, что не самый далекий человек банально берет за руку. К спине не подпускаю никого в принципе. Только в крайних случаях, даже к врачам стараюсь не ходить поэтому. Случай, когда меня полуобнял молодой человек(кстати, это как раз был единственный раз, который можно назвать "свиданием" за мою жизнь), и вот так попытался посидеть на концерте классической музыки, закончился через минут пять. Я просто скинула его руку и попыталась дышать нормально.Четыре минуты пятьдесят секунд мне тупо хотелось врезать в морду лица. А десять секунд единственной мыслью было "ЭЙ!какого хрена?!Паника, паника, паника"
Within temptation после стольких лет звучит странновато. Знакомо, я столько слушала их лет в четырнадцать. И чуждо, потому что это была не совсем я.